Те же — в профиль. Дела за «молчание», кампании против «врагов народа», другие репрессивные приемы сталинских времен, вернувшиеся при Путине

Классификация репрессий

Уголовные преследования по политическим и в основном по псевдополитическим мотивам очень похожи на новый-старый барельеф со Сталиным на «Таганской» кольцевой станции московского метро: почти всё то же самое, что при вожде народов, только не фаянс и тонкая работа, а раскрашенный пластик. Но многим нравится, хотя «особо духовитые» натуры жалуются, что халтура, хорошо бы по-настоящему.

Общее место: нельзя сравнивать нынешние репрессии и репрессии 1930-х годов прошлого века. Силовики, особенно из умных, любят повторять, что «следствие — процесс творческий». И главным творцом здесь стала ФСБ. Службе отдано монопольное право на репрессии, и когда кажется, что какое-то дело раскручивает СК или, прости господи, МВД, это всё равно ФСБ. Кончились времена самодеятельности в МВД вместе с карьерами генерала Сугробова и полковника Захарченко, и Следком больше не рыпается после арестов крупных рыб в управлении собственной безопасности ГСУ СК по Москве (дело Максименко, Ламонова и Никандрова).

Конечно, ФСБ дела нет до банальных грабежей, изнасилований, бытовых убийств, краж и наркозакладчиков. Но когда эти граждане, будучи подследственными, подсудимыми или осужденными, отправляются на войну, отправку согласуют с ФСБ и кого-то не отпускают. Впрочем, это касается прежде всего чиновников и бывших силовиков — например, того же Дмитрия Захарченко на «СВО» не пустили, к нему явно еще есть неформальные вопросы. Причина проста — для богатых и статусных такой рекрутинг — разновидность амнистии, ведь служить они будут в комфортных тыловых батальонах.

Пожалуй, в сложившейся конструкции репрессий только такое полномочие «миловать» и можно назвать новацией. А всё остальное — плохо не забытое старое. Ничего нового ФСБ не придумала, всё уже было в тридцатых. Совместно с юристом Андреем Тарасовым мы склоняемся к такой классификации (мы хотим подчеркнуть основания для возникновения репрессий, а не правовую квалификацию дел — составы преступлений могут быть различными, даже не связанными с политикой или войной):

1. Репрессии вокруг конкретных людей и организаций: 1930-е годы — Троцкий, Промпартия, Бухарин, РПЦ, да и практически все конфессии. Сегодня — Гельман, ФБК, «Голос», «Медуза», «Мемориал», Свидетели Иеговы — «разбирают» причастных.

Возьмем три примера из приблизительно трех-четырех сотен таких дел:

• Татьяна Фельгенгауэр, в отношении которой ведется системная кампания по дискредитации, — с несколькими уголовными делами, с заочным арестом как «иноагента», не исполняющего обязанности, с новым уголовным делом по оправданию терроризма;
• Григорий Мельконьянц — ключевой пример построения дела вокруг самого человека и организации «Голос», вне зависимости от формальной юридической логики. Осужден на пять лет лишения свободы за «организацию деятельности иностранной или международной неправительственной организации, признанной нежелательной на территории РФ».
• По «большому делу ФБК» как нежелательной организации преследуются как минимум 60 человек: это соратники Навального, журналисты, доноры ФБК, включая мелких. В 2024 году 21 человек был арестован и 26 оштрафованы за «использование символики», связанной с ФБК или Алексеем Навальным, в 2025 году зафиксированы уже несколько штрафов за это.

2. Серийные темы: 1930–1940-е — антисоветская агитация и пропаганда, клевета на советскую власть, восхваление буржуазного образа жизни, оправдание поведения убийц Кирова, анархистов, терроризм как акт и как политическое обвинение. Сегодня — ЛГБТ-пропаганда, дискредитация армии, «фейки» о ВС РФ, оправдание терроризма, собственно терроризм, возбуждение ненависти, реабилитация нацизма.

Примеры:

• Анна Ганина, медсестра из Екатеринбурга, приговорена за единственный антивоенный комментарий в «Одноклассниках» — типичный случай применения 280.3 УК РФ как серийного инструмента устрашения.
• Владимир Румянцев из Вологды — судим за ретрансляцию чужих антивоенных материалов, даже без авторства.
• «Дело Гельмана» — обыски, допросы, давление на художественное сообщество в целом как на «антигосударственный класс».

Мы пока не видели, но было бы очень любопытно посмотреть, спускаются ли в регионы разнарядки, аналогичные Приказу НКВД от 30 июля 1937 года, установившему лимиты репрессий, например, Московская область — 5 тысяч человек по I категории (расстрел), 10 тысяч по II категории (лагерь). Тогда этот приказ также был секретным, в открытом доступе он появился только в девяностые годы. Когда-нибудь увидим и сегодняшние «расстрельные списки».

Отдельной «серийной» категорией идет измена Родине — классика 30-х. Только с 2022 года (а это уже начало войны) количество приговоров за измену увеличилось почти в 10 раз. 792 человека стали фигурантами уголовных дел с начала войны по статьям, связанным с изменой, и только в прошлом году осуждено 359 человек.

Основания — финансовая помощь Украине (даже незначительная), передача информации о передвижении российских войск (часто неосознанная, типа СМС другу в Германии: «Еду по дороге, а вокруг меня — колонна танков!»), «попытки вступления в контакт с представителями иностранных государств», участие в антивоенных акциях или распространение антивоенной информации. И всё больше дел по этим статьям возбуждают по итогам провокаций: переписка в интернете, где сотрудники ФСБ под видом украинцев или антивоенно настроенных россиян к чему-нибудь склоняют или просто обсуждают события.

Собственно, почему мы выделили измену отдельно, — потому что речь идет о группе статей (кроме измены, есть еще шпионаж). А 1 января 2023 года вступила в силу статья 275.1 УК РФ «Сотрудничество на конфиденциальной основе с иностранным государством, международной либо иностранной организацией». Первой осужденной стала читинская журналистка Ника Новак (4 года колонии), которую обвиняли в том, что она «конфиденциально» сотрудничала с иностранной организацией, предоставляя материалы, которые, по версии следствия, дискредитировали российскую армию и органы власти.

Следствие утверждало, что действия Ники Новак были направлены на подрыв общественно-политической обстановки в России в период проведения «СВО». Дело, как водится, закрытое, но судя по всему, это были публикации на ресурсах «Радио Свобода». Нике Новак не помогло то обстоятельство, что к моменту ареста она переменила свои политические взгляды. Группа «изменников и шпионов» стремительно расширяется, сейчас в нее попадают не только журналисты и ученые (традиционно «продающие секреты в Китай»), но и таксисты, курьеры, продавцы, студенты — кто угодно.

3. Группы риска. Например, активные подростки или этнические украинцы, крымские татары, башкиры, невысокопоставленные геи — причем как в тридцатые, так и сегодня. Из 1930-х — принадлежность к группе «бывших» или «кулаков», или «немцев» (последние — это уже 1940-е).

ФСБ сообщила о предотвращении нападений на сотрудников полиции в Ставропольском крае, которые готовила на 9 мая группа несовершеннолетних. Задержаны девять местных жителей, восемь из которых — подростки. Следствие заявляет, что некий житель Андроповского района через Telegram вступил в ряды «международной террористической организации» и вовлек в нее еще восьмерых жителей края, семь из которых — несовершеннолетние.

Они якобы планировали совершить нападения на сотрудников полиции во время празднования Дня Победы в одном из муниципалитетов Ставропольского края. То есть фактически это «операция выявления». Очень похожий случай произошел с двумя подростками из Нижнего Новгорода, которых приговорили к двум с половиной годам лишения свободы каждого — по доносу директора лицея, где они учились, из-за видео с портретами Гитлера и Путина, которое посмотрели 26 человек.

Еще одна группа риска — украинцы. 27 уроженцев Украины были добавлены в перечень террористов и экстремистов только за апрель 2025 года. Число новых «террористов» выросло с начала прошлого года в два раза, в основном как раз за счет украинцев.

Основной принцип: «был бы человек — статья найдется». Есть люди «враждебные по сути» — дальше дело техники и лимитов, основанных на возможностях системы и достаточности для устрашения. Наиболее массовые примеры сегодня — это дела против обычных постящих и комментирующих.

Важны еще некоторые детали сложившегося репрессивного механизма.

Кампания. Прежде чем создать категорию 1, 2 или 3, начинается громкое первое дело, обычно рандомное. И чаще всего делается несколько попыток «разъяснения» и запугивания граждан. Например, знаменитое дело педиатра Надежды Буяновой — жестокое, бессмысленное, бездоказательное, во многом произрастает из дела москвича Юрия Коховца.

В 2022 году он дал антивоенный комментарий в уличном опросе «Радио Свобода», что стало основанием для возбуждения уголовного дела. В апреле 2024 года Останкинский районный суд Москвы признал его виновным в распространении «фейков» о действиях российской армии (пункт «д» части 2 статьи 207.3 УК РФ) и приговорил к пяти годам принудительных работ.

Однако в сентябре того же года Мосгорсуд по апелляции прокуратуры заменил наказание на пять лет лишения свободы в колонии общего режима. Коховец не ожидал ужесточения приговора и пришел на заседание без вещей, после чего был взят под стражу прямо в зале суда. Очевидно, что первый — «мягкий» — приговор был воспринят с облегчением, поэтому потребовалось новое «разъяснение» — так появилось дело Буяновой.

Точно такая же конструкция — в новом большом «деле книгоиздателей» с арестом десяти человек. Это вторая попытка «разъяснения» публике опасности причастности к «международному сообществу ЛГБТ».

Первая попытка — это дело мелкого предпринимателя, директора московской фирмы «Мен Тревел» (название сыграло роль) Андрея Котова, который был арестован в ноябре прошлого года по обвинению в организации и участии в деятельности экстремистской организации — того самого «международного сообщества ЛГБТ». Андрея Котова, похоже, довели до самоубийства в СИЗО, перегнули, но собирались устроить показательный процесс. Зато теперь арестованных больше, дело громче, «Лето в пионерском галстуке» запомнят надолго.

В сталинские годы пассивность, отсутствие большевистской принципиальности, сочувствие врагам, сокрытие классовой сущности, «скрытый бывший», неразоблачение — не нейтральность, а угроза. Будущие основания для репрессий — бездействие и недостаточная лояльность. Блогеры-миллионники, которые не «зиганули», попали первыми. Пока составы преступлений формируются не за политику, но смысл один: недостаточная демонстрация лояльности системе. Это зона потенциального роста новых уголовных категорий: за молчание, за «отказ поддержать», за то, что неискренне плакал. Такие составы уже формируются по линии «экономических» или «бытовых» дел.

Пример — видеоблогеры и стендап-комики, не выразившие открытой поддержки «СВО», оказываются под финансовыми проверками, получают отказы в прокатных удостоверениях или попадают в «превентивную разработку». Это новый тип «уголовки за молчание».

Что делать тем, кто не политик и не оппозиционер

Что уже в зоне риска: посты, комментарии, репосты, лайки в запрещенных соцсетях. Пожертвования (особенно в адрес признанных «иноагентов/экстремистов»). Участие в митингах, даже локальных. Работа или стаж в «неправильной» организации. Связи с «неправильными» людьми.

Что относительно безопасно (по наблюдениям, не рекомендациям): пассивное чтение запрещенных ресурсов через VPN пока не фиксируется специально, но при проверке телефонов (на границе, при обысках) становится поводом для поиска других правонарушений. Письма заключенным: пока ни одного случая преследования за это не зафиксировано. Саботаж: не доносить, не распространять пропаганду, не работать на власть.

У образованных людей такое бездействие часто вступает в противоречие с профессиональным долгом — и это очевидно дискуссионные моменты и предмет морального беспокойства. Мы знаем про клятву Гиппократа, но надо ли педиатру оказывать помощь ребенку судьи, которая приговорила к пяти годам коллегу Буянову? Надо ли ремонтировать дом сотруднику ФСИН, который пытал заключенных? А если они твои друзья? Надо ли писать рекламный текст для Следственного комитета?..

Формы повседневного сопротивления по Джеймсу Скотту («Оружие слабых»)

В авторитарных режимах, где открытый протест невозможен, на первый план выходит повседневное, тихое сопротивление. Оно не оформлено в лозунги и манифесты, но разъедает власть изнутри. В деревне это была имитация работы, молчаливая ирония, задержки сдачи урожая, псевдопослушание. Сегодня это — формальная лояльность без вовлеченности, отказ быть «инициативным», искажение отчетности, отказ присоединиться. Эти действия незаметны, но именно они становятся единственной формой морального выбора в условиях, где всё остальное — путь в уголовное дело. В логике Джеймса Скотта сопротивление — это не акт, а манера жить.

Правонарушения, порицаемые в мирных странах, — неуплата налогов, невыполнение задания, повседневное непослушание — теперь становятся формой молчаливого сопротивления. Это уже не жадность, не разгильдяйство и не просто уклонение... Еще не протест — но уже отказ участвовать.